функциони­рования, ее воспроизводстве. Поэтому производство норм, а точнее, их воспро­изводство является одним из важнейших условий существования любой нор­мативной системы. Следовательно, все виды труда человека, которые можно рассматривать именно как активность, направленную на поддержание функци­онирования нормативной системы, мы можем выделить в одну особую группу, назвав ее производством. Соответственно и все нормы, складывающиеся в этих профессиональных деятельностях, мы могли бы назвать производственными нормами (или производством).

102

Второй особенностью всякой нормы, кроме се функционирования, является то, что норма имеет историю своего возникновения или изобретения. Здесь мы хотим подчеркнуть, что помимо стабильности и стандартности всякая норма несет в себе момент своего развития, открытия нового, но не просто нового, а именно своего нового. Поэтому сферу человеческой деятельности, направлен­ной на поиск новых производственных норм, мы также могли бы выделить в особую нормативную область. Нетрудно видеть, что эта область связана прежде всего с научной деятельностью или наукой.

Третьей особенностью нормы являемся то, что норма имеет более или менее четко выраженную систему предписаний того, что нужно делать, как себя вести. Эта система предписаний представляет собой область объективных значений норм (или знаний). Видимо, не требуется специальных пояснений для того, чтобы отнести к данной сфере образование как вид профессиональной деятельности, связанный с передачей знаний. Хотим мы этого или не хотим, человек должен знать нормы. Как известно, незнание не освобождает от ответственности.

Четвертой особенностью нормы, которая со всей очевидностью была про­явлена в трудах А.Н.Леонтьева, является отношение к норме, или ее смысл. Смыслы передаются через символические формы деятельности человека и представлены в такой сфере, как искусство. Искусство находится в оппозиции к знаниям в том отношении, что знание объективно и однозначно, а искусство (его понимание) субъективно и многозначно.

Итак, первый итог, который мы можем подвести, состоит в том, что содер­жательно нормативную систему можно разделить на четыре сферы: производ­ство, науку, образование и искусство. Вводя эти термины, мы тем самым под­черкиваем, что существующее деление профессиональной деятельности чело­века в значительной степени соответствует нашей точке зрения. Другими сло­вами, мы подчеркиваем, что, например, сфера материального производства в значительной степени (преимущественно) ответственна именно за воспроиз­водство нормативной системы; наука - за ее развитие; образование - за транс­ляцию; искусство - за смыслы.

Однако если мы возьмем конкретную профессиональную производствен­ную деятельность, например пилота пассажирской авиации, то мы увидим в ней по закону целостности и фрактальности наличие всех четырех компонентов: производственного, научною, образовательного и искусства. Аналогично все компоненты можно увидеть и в деятельности художника. Для нас важна глав­ная задача, решаемая каждой из нормативных сфер: поддержание функциони­рования, изобретение, трансляция и осмысление (символизация).

В рамках каждой из сфер содержится не одна, а много профессиональных направлений деятельности, а значит, и нормативных систем. В сфере производ­ства: все заводы и фабрики, связанные с производством средств производства и потребления, сфера обслуживания, армия, полиция, медицина, банки, чиновни­ки, СМИ и т.д.; в науке: научные институты, организации, кафедры, лаборато-

103

рии, группы, экспериментальные производства, объединения, конструкторские бюро и т.д.; в образовании: детские сады, школы, институты и т.д.; в искусстве: музеи, театры, выставки и т.д.

Значительно упрощая картину, введем следующее различение. Специфика такова, что в сферах производства, науки и образования нормативные системы отличаются несравненно большим количеством слоев, чем в искусстве. Если рассмотреть, скажем, систему «человек - машина», то только на изготовление, например, самолета уйдет огромное количество деталей, объединенных в со­подчиненные блоки, за которыми закреплены свои требования и нормы и кото­рых в общей сложности может насчитываться миллионы и более. Сами блоки изготавливаются на разных предприятиях, где задействованы тысячи людей. А если иметь в виду получение сырья, энергетику, строительство, транспортные перевозки и т.д., то охватить сложность всей единой производственной норма­тивной системы представляется делом весьма трудным, а скорее всего вооб­ще невозможным.

Наоборот, если же говорить об искусстве и особенно о массовой культуре, то оно приближается к однослойной структуре. Имеется в виду то очевидное обстоятельство, что самолет нельзя построить без сырья, энергозатрат, высо­коквалифицированных рабочих, сложных технологий, оборудования и т.д. В от­личие же от производственной сферы в искусстве дело обстоит иначе. В сфере искусства могут работать все: и люди с высокой профессиональной подготов­кой, и без профессиональной подготовки (например, примитивисты в живописи или В.Жириновский на сцене).

Нет ничего удивительного в том, что если производственный человек по­ставлен в условия выживания (когда ему не платят, например, зарплату), то производственная нормативная система как сверхсложная структура развали­вается. Ее развал происходит именно потому, что человек вынужден выживать, даже пренебрегая личной безопасностью. Выживание происходит в тех усло­виях, в которых оказывается производственный человек, а это условия произ­водства (фабрика, завод, предприятие). Начинается массовое ненормативное использование ресурсов, как, например, продажа в целях личного выживания оборудования, материалов, помещении, кораблей, производственных секретов и т.п. Подобные явления, которые в нашей стране приобрели массовый харак­тер, и привели к развалу значительной части производства. Факты такого рода говорят о том, что нормативная система (культура) есть система внутри себя напряженная, готовая взорваться.

В заключение отметим, если производственный человек не может обеспе­чить выживание, то производство как многоуровневая система разваливается, перестает действовать потребность в безопасности, причем двояко: либо чело­век идет на разного рода преступления, либо на самоуничтожение, включая са­моубийство и голодовки. Этому процессу подвержены в первую очередь такие сферы, как производство (разного рода), затем наука и образование.

104

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ И ПРИРОДНОЕ В ЧЕЛОВЕКЕ

 

Для дальнейшего анализа проблемы личности нам необходимо более подроб­но остановиться на вопросе, что такое человек, и чем может быть его пред­назначение и какова роль природного начала в его жизни. Кратко напомним основную идею нашего подхода к пониманию личности. Групповая жизнь лю­дей порождает столкновение эгоцентрических интересов ее членов. В целях сохранения группы именно в таких ситуациях вводятся нормы, регулирующие поведение человека. Если задаться вопросом, из чего (из какого материала) построена норма, то ответ на него будет очевиден. Источником столкнове­ния, конфликта является естественная, натуральная, природная активность индивида. Следовательно, социально приемлемая форма поведения представ­ляет собой трансформированное природное поведение. Поэтому мы можем сказать, что материалом, из которого строится социальная норма, является природное начало в человеке. Именно исходная природная активность инди­вида порождает социальную норму. А.Н. Леонтьев не случайно отмечал, что освоение культурных способов употребления орудий возможно только через собственную деятельность субъекта: «Прежде всего, нужно подчеркнуть, что это всегда активный со стороны человека процесс»[1].

Рассмотрим в качестве примера освоение ребенком приемов еды с помощью ложки. Первоначально, когда мама дает ему ложку, ребенок проявляет именно натуральные формы активности: он захватывает ложку рукой за ту часть, которая предназначена для зачерпывания пищи; размахивает; стучит ею по столу и по тарелке и т.п. В дальнейшем, именно под руководством взрослого, его натуральные формы активности преобразуются в нормативные орудийные действия. Из сказанно­го становится понятным, что человек есть существо культуры, понимаемой как система норм. Главная идея нормы заключена в учете другого индивида. Именно эта черта нормативности в широком смысле и представляет челове­ческое в человеке. Человек выступает как существо, способное осуще­ствлять (и осуществляющее) нормативное поведение. Мы хотели бы вне­сти уточнение в этот вопрос. Обычно, характеризуя человека, отмечают его способность изготавливать и применять орудия труда, использовать речь и т.д. С нашей точки зрения, данные особенности деятельности человека пред­ставляются существенными в той мере, в какой они указывают на освоение нормативных систем.

Учитывая, что человек всегда рождается в сложившейся к этому мо­менту культуре, представляющей жизненное пространство данного че­ловека, легко определяется его предназначение - расширение этого про­странства. Другими словами, мы можем сказать, что цель жизни чело­века именно как человека есть развитие нормативной системы.

105

Природное начало в человеке также сохраняется, но оно заключается в культурные формы. Мы еще раз обращаем внимание, что природное, эгоцент­рическое в человеке именно противостоит культурному (по определению). Там, где нет противостояния, там нет и культуры.

В связи со сказанным важно обсудить вопрос о стратегии выработки норм в процессе развития ребенка. Приходится сталкиваться с различными позиция­ми. Один из распространенных в последнее время подходов в педагогике свя­зан с утверждением идеи ненасилия в образовательном процессе. Сторонники этого направления говорят о необходимости свободы в развитии детской лич­ности, уважении к ней. Однако при этом остается открытым вопрос о том, как понимать детскую личность. Если мы будем говорить о желаниях ребенка и их уважении, то это не значит, что тем самым мы уважаем его личность. Как уже неоднократно отмечалось нами, личность связана с созданием новой нормы, поэтому уважение к личности ребенка связано с отношением к той внутренней (личностной) нормативной системе, которая складывается по мере его разви­тия. Именно эта система не должна разрушаться. Но становление ее вовсе не означает, что развитие ребенка может осуществляться абсолютно без давле­ния со стороны взрослого.

Детское природное начало анормативно. Ребенок так или иначе будет это демонстрировать. Поэтому культурное оформление поведения ребенка предпо­лагает насилие над его природным началом. Важно другое. Это насилие не должно быть больше необходимого. Задача взрослого - искать пути наимень­шего применения насилия, чтобы не подавить натуральные формы активности растущего человека. Каждое воздействие на ребенка должно быть адресным, нужно понять, направлено ли оно на человека в ребенке (и здесь, на наш взгляд, действительно не должно быть никакого насилия) или оно направлено на живот­ное начало, воздействуя на которое не всегда можно обойтись без насилия. Например, если ребенок говорит взрослому: давай поиграем, ведь ты мне обе­щал, - то взрослый должен подчиниться или постараться объяснить ребенку, почему он не может этого сделать. Эта ситуация характеризует взаимодей­ствие с человеческим в ребенке, т.к. он ссылается на норму: обещания надо выполнять. Другое дело, когда ребенок бросается на пол и начинает кричать: хочу это. Это кричит не человек, а животное. В этом случае нужно быть доста­точно стойким и понимать, какие последствия вызовет отказ или уступка дет­ским желаниям.

Хотя, конечно, сама ситуация детских желаний чрезвычайно сложна. Г.Олпорт, обсуждая проблему авторитарной личности, подчеркивал ее склонность подавлять проявления активности других: «Авторитарная лич­ность ищет уединённый безопасный остров, где она может противостоять запутанным обстоятельствам жизни при демократии. Центральная тема - власть. «Мы, хорошие люди, должны контролировать их, опасных людей. Нам решать, что нужно иммигрантам и неграм. Учителей не должно забо­-

106

тить, чего хотят дети; независимо от их детских желаний учить нужно тому, что полезно для их душ»[2].

Мы еще раз хотим подчеркнуть, что вопрос сложен и в каждой ситуации необходимо анализировать, от кого идет запрос на взаимодействие: от челове­ка или от его животного начала. При этом важно также иметь в виду и то, что общая позиция по отношению к природному должна обеспечивать положитель­ное отношение к миру со стороны этого природного, включая и самого челове­ка. Если природное в человеке будет воспринимать мир отрицательно, то по­следствия могут быть для индивида и социума катастрофическими.

Интересные рассуждения на тему животного начала мы находим у А. Маслоу: «По неким непонятным, загадочным для меня причинам, объяснить кото­рые смогли бы, наверное, только историки, в западной цивилизации утвердилось представление о том, что животное начало - это дурное начало, что наши при­митивные импульсы - это эгоистичные, корыстные, враждебные, дурные им­пульсы.

Теологи называют это первородным грехом или голосом дьявола. Фрейдис­ты называют это импульсами Ид, философы, экономисты, педагоги придумы­вают свои названия. Дарвин был настолько убежден в дурной природе инстин­ктов, что основным фактором эволюции животного мира счел борьбу, соревно­вание, и совершенно не заметил проявлений сотрудничества, кооперации, кото­рые, однако, легко сумел разглядеть Кропоткин.

Именно такой взгляд на вещи заставляет нас идентифицировать животное начало человека с хищными, злобными животными, такими как волки, тигры, кабаны, стервятники, змеи. Казалось бы, почему нам не приходят на ум более симпатичные звери, например, олени, слоны, собаки, шимпанзе? Очевидно, что вышеупомянутая тенденция самым непосредственным образом связана с тем, что животное начало понимается как плохое, жадное, хищное. Если уж так не­обходимо было найти подобие человеку в животном мире, то почему бы не выбрать для этого животное, действительно похожее на человека, например человекообразную обезьяну? Я утверждаю, что обезьяна как таковая в общем-то гораздо более милое и приятное животное, чем волк, гиена или червь, к тому же она обладает многими из тех качеств, что мы традиционно относим к доб­родетелям. С точки зрения сравнительной психологии мы, право же, больше похожи на обезьяну, чем на какого-нибудь гада, а потому я ни за что не согла­шусь с тем, что животное начало человека - злобное, хищное, дурное»[3]. Та­ким образом, с точки зрения А. Маслоу, в человеке «сидит» обезьяна, вполне симпатичное, альтруистическое существо.

Мы согласны с позицией А. Маслоу в целом, что без этой обезьяны культур­ные нормы вообще не могли бы возникнуть; что есть положительные, коопера-

107

тивные формы поведения и в животном мире; что вообще вся культура пред­ставляет собой порождение этой обезьяны. Не случайно в киноискусстве по­явился образ Кинг-Конга как символ природного начала в человеке. Но не нуж­но и идеализировать эту обезьяну. Как известно, образу Кинг-Конга противо­стоит образ Гадзиллы.

Важно понять, что любое нормативное поведение совершается этой обезья­ной. Обезьяна как бы находится в лабиринте нормативности. Отсюда следует, что любое нормативное взаимодействие (с ребенком или со взрослым) может осуществляться чисто формально или быть обращено к обезьяне. Это очень хорошо понял Д. Карнеги и разработал технологию общения, учитывающую позицию обезьяны: «...единственный способ на земле повлиять на другого че­ловека — это говорить о том, чего он хочет, и научить его, как ему получить желаемое.

Вспомните об этом завтра, когда будете пытаться побудить кого-то что-то сделать. Например, если вы хотите, чтобы ваш сын не курил, то не читайте ему проповедей и не говорите о том, чего вы хотите, а объясните ему, что курение может помешать ему вступить в бейсбольную команду или выиграть состяза­ние в беге на сто ярдов.

Об этом полезно помнить независимо от того, с кем вы имеете дело - с детьми, телятами или шимпанзе»[4].

В качестве итога отметим, что человеческое в человеке представляет со­бой нормированное (опредмеченное) его природное начало. Природное же в человеке можно символически представить в виде образа обезьяны, как бы живущей внутри человека. Именно эта обезьяна радуется, ненавидит, любит, желает, т.е. относится эмоционально к ситуации. Любое взаимодействие с субъектом может быть адресовано как его человеку, так и его обезьяне. При этом нормативное поведение подвержено двойственной оценке со стороны че­ловека и обезьяны. Важно не убить ни человека, ни обезьяну в субъекте, а главное, поддержать обезьяну в ее положительном отношении к человеку и миру.